Петр Петров - Борель. Золото [сборник]
Василий сквозь шум узнал этот голос. Никита без шапки, расталкивая публику, пробирался к нему.
— Дергай, Васюха, и шабаш! Ударь по кумполу, штобы зазвонило!
— Да ты што, парень, осапател? Чего молчишь-то? — добивался Никита, хватая его за ворот шинели. — Я, брат, тут агитнул за тебя. Разобьем Еграхину компанию вдрызг!
Его оттолкнул Вихлястый.
— А ты накорми сначала человека! А то пристал как банный лист… Небось не спросил, сколько верст отхватили.
Василий еще раз оглянул собравшихся и дернул за веревку лыжи.
Никита, суетясь, старался помочь, но оступился с тропы и завязил в снегу бродень. Толпа разразилась пьяным хохотом.
Не раздеваясь, без ужина Василий свалился на нары. Настя вскользь взглянула и заметила, что на лице у него переплетались чуть заметные морщины, а подглазницы посинели.
— Заболел, что ли? — допрашивала она, дергая его за ногу. — Да ты каку язву молчишь-то! Оканунился ли, чо ли?
Но Василий сопел, занятый своими невеселыми думами. В казарме шумела железная печь и ворчал закипающий котелок. Никита подсел к Василию и заплетающимся языком говорил:
— Из-за тебя выпил… Ты растревожил душу… А все-таки наша возьмет. Еграшкину сволочь разметем по матушке-борели[3]. Поверь мне, Васюха… Я и на Баяхту заказал… А вчера у нас было собрание у Качуры. Все старые приискатели за тебя, как щетина. Вот гляди-гляди — сюда нагрянут.
4
Легким лебедем пролетел утренник. В воздухе кружились белые пушинки снега. Густой туман сеял как из сита. Над тайгою и прииском неводами расстилались дымчатые облака. Темные волны их нависли на крыши построек и вершины гор.
…Красное, без лучей поднималось солнце.
По восходу знали о приближении оттепели.
Василий торопливым шагом направился от Никитиной казармы. На его обветренных щеках курчавились колечки куржака, и широкие скулы вздрагивали в такт шагам. Придерживая правой рукой желтую кобуру, а левой — длинные полы кавалерийской шинели, он не смотрел на мелькающие впереди — в мороке и инее — тени, и сам шел такою же длинною тенью в журчащий говор и сутолоку.
И опять на пути встал Евграф Сунцов.
Обрюзглый с похмелья, краснолицый от мороза, он прохаживался между возов в сопровождении молодой круглой женщины.
Обернувшись через плечо, Василий встретился с глазами женщины — черными, большими, но не хитрыми, как у Евграфа Сунцова.
Она бросила косой взгляд на маузер Василия, длинные полы шинели и, спрятав улыбку, отвернулась к возам.
На санях в стройном порядке дыбом стояли развязанные мешки с мукою, лагуны самогона, капуста в кадках, творог и кружки мороженого молока.
Вокруг возов по утоптанным буграм бабы в птичьем переполохе трепали в руках мужицкое добро.
Ямщики ведрами, кадушками и просто пригоршнями размеривали муку.
Покупателей не зазывали — они сами, как оводы в июльский день, облепляли подводы.
С другого конца, от драг, задыхаясь в торопежке и в давке, золотничники заваливали ямщиков приисковой рухлядью.
К Василию подошли техник Яхонтов и Вихлястый.
— Вот, видите нашу барахолку… Все чалдонье перевозило домой, — мрачно бросил Яхонтов, не глядя на Василия.
Василий покосился на него и молча дернул за ворот проходящего старика. Из рук приискателя рассыпалось на снег целое беремя напильников, зубил и две кайлы. Он в недоумении разинул рот и налитыми кровью глазами взглянул снизу вверх в пылающие глаза Василия:
— Да ты што, парень, балуешься, али как?
Старика одолевала дрожь. На его худых плечах, будто от ветра, трепались желтые лоскутья азяма.
— Загоняешь, говоришь, приисковые шуры-муры, старая крыса?
И старик понял, что не в шутку Василий выбил у него вещи из рук. Вокруг них нарастала куча людей, замыкая плотным кольцом.
— А люди-то?.. А жить-то чем? — бессвязно лепетал старик. — Ты вот на пайках раздобрел, а нам как?
Василий оттолкнул его и выпрямил широкую грудь. На залитом краской лице пробежала судорога. На щеки лег багровый румянец.
У возов остались только ямщики. Тунгусники и спиртоносы косились на невиданное оружие. Толпа росла. Старые приискатели пробирались ближе и, улыбаясь, следили жадными глазами за вздрагиванием меховой шапки на голове Василия.
Давно приискатели не слышали здесь таких слов:
— А вы саранчой транжирите приисковое богатство… А дальше что? Мужик за мешок отрубей перетащит всю драгу и поставит ее там курам на седало или на часовню. И будет молиться. А вы пустите его с оглоблей в рот. И я, как ваш товарищ, не позволю растаскивать народное добро. Продукты мы оставляем здесь!
В толпе хлестнул взрыв негодования и одобрения:
— Не имеешь права!
— Как это, не имеешь?!
— Полное право имеем прижать, — пискнул бабий голос Вихлястого.
Ямщики, трепля косматыми бородами, в испуге заметались около возов. В сплошном реве загорелись отчаянные споры.
Техник Яхонтов сделал жест рукою и залез на торчащий из снега широкий пень. Упрямый лоб глубоко разрезала продольная борозда, а из-под густых бровей острием бритвы сверлили черные глаза. Не поднимая головы, натужно собирая морщины на лбу, не сказал, а отрубил:
— Я вполне и бесповоротно поддерживаю слова товарища Медведева. Рабочий без производства, что мужик без телеги. У нас одни голые руки остаются, и их некуда девать. Ангара слопает до последу все имущество прииска, ну а дальше что?
Шум голосов и лошадиной упряжки поглотил последние слова Яхонтова. Передняя подвода тронулась с места, а за нею, стуча о поперечины саней и наскакивая на воза, потянулись другие.
Ангарец с рыжей бородой направил прямо в гущу горячего коня, но Василий ухватился за вожжи и осадил лошадь на задние ноги.
— Стой, чертово помело! — захрипел он.
Из-под белых ресниц драгера часто мигали серые маленькие глаза.
— Стой! Все реквизируется, понял?
Бабы в переполохе шарахнулись в сторону. Увязали в снегу и гудели, задыхаясь от своего крика.
Ангарец, в бешенстве передергивая вожжами, поставил коня на дыбы.
— Ты что, сволочь, давить рабочий народ?! — закричал Никита, замахиваясь кайлой.
Мужик опустил вожжи и клубком скатился за головки саней. В испуге он застонал, как из-под земли:
— Что же это, товарищи? Дневной грабеж! Убийство!
Из-за возов сквозь кучу столпившихся ямщиков пробрался Сунцов.
Ободренные его появлением, закоренелые тунгусники и спиртоносы зажали теснее круг около Василия с Яхонтовым.
— Ваш мандат на право реквизиции? — обратился он к Василию.
